Несмотря на некоторые упущения, допущенные во время проведения экономического эксперимента в ГМК, его положительный эффект позволил ряду предприятий преодолеть кризис, пополнить оборотные средства и с выгодой использовать изменения на мировом металлорынке

New Page 1

Подтверждено опытом

Несмотря на некоторые упущения,
допущенные во время проведения экономического
эксперимента в ГМК, его положительный эффект
позволил ряду предприятий преодолеть кризис,
пополнить оборотные средства и с выгодой
использовать изменения на мировом металлорынке

Несмотря на то, что экономический
эксперимент в ГМК уже отшумел, его результаты
обсудили (и даже осудили) те, кто принимал в нем
участие, и государственные инстанции, своей
актуальности эта тема не утратила. И то верно –
как можно забыть о мучительных поисках
преодоления кризиса 90-х в промышленности, об
ошибках и успехах, которые непременно отражались
как на горно-металлургическом комплексе, так и на
экономике страны? Об этих процессах нам
рассказал один из самых активных участников и
сторонников экономического эксперимента,
советник вице-премьер-министра по вопросам
промышленности и ТЭК Сергей Грищенко.

«М»: Сергей Георгиевич, какими
обстоятельствами было вызвано принятие Закона «О
проведении экономического эксперимента на
предприятиях ГМК в 1999-2002 годах»?

Сергей Грищенко: Начиная с 1992г. черная
металлургия пребывала в депрессивном состоянии
и из года в год свои показатели ухудшала. В
середине 90-х произошло резкое уменьшение объемов
производства практически всех основных видов
продукции горно-металлургического комплекса. В
середине 90-х произошло резкое уменьшение объемов
производства практически всех основных видов
продукции горно-металлургического комплекса.
Так, по данным ПХО «Металлургпром», наиболее
низкий уровень выпуска метпродукции был
зафиксирован в 1995 г, когда показатели
производства в ГМК, по сравнению с 1990 г.,
сократились в среднем на 50%, а кредиторская
задолженность метпредприятий только на
протяжении 1995 г. увеличилась на 1,9 млрд. грн. и
составила 2,4 млрд. грн. Некоторые предприятия
прекратили свою работу. Затем в 1996-1997гг. начался
некоторый подъем, или, как мы тогда любили
говорить, отмечая ростки чего-то позитивного, «снижение
темпов спада». А потом наши предприятия в
некоторой мере использовали изменения
конъюнктуры рынка. Но все позитивные
преобразования были резко прекращены в 1998г.
вследствие «двойного» удара по Украине. Первая
причина кризиса – это обвал российского рубля и
начавшееся вслед за ним пусть не обвальное, как в
России, но снижение курса гривни по отношению к
курсу доллара. Вторая – кризис на рынках Юго-Восточной
Азии, на которые в своих экспортных поставках был
ориентирован украинский металлургический
комплекс. Оба обстоятельства привели к тому, что
во второй половине 1998г. в украинской металлургии
снова начались тяжелейшие кризисные явления.

«М»: Что предприняли власти в этой
ситуации?

С.Г.: Министерство промышленной политики
собрало рабочую группу с тем, чтобы
проанализировать ситуацию и определить, что
именно мешает нашим предприятия работать и
развиваться. Выявив эти негативные факторы,
следовало внести изменения в нормативно-правовую
базу. На этом этапе работы большой вклад внесли
заместитель директора по экономике меткомбината
им. Ильича А.Чака и заместитель директора по
экономике меткомбината «Азовсталь» В.Пантелеенко.
Члены рабочей группы понимали, что причина, по
которой наши предприятия не смогли противиться
кризисным явлениям, заключается в том, что сами
предприятия за предыдущие годы практически
полностью утратили свои оборотные средства. Для
того чтобы преодолеть кризис, надо было
увеличить объемы производства, увеличить оборот,
но, простите за тавтологию, на это нужны
оборотные средства. Разумеется, если у
предприятия нет нужных объемов производства и
сбыта продукции, соответствующих перечислений в
бюджет тоже не имеется. Наблюдался полный
финансовый паралич системы, сплошная
бартеризация экономики, от которой бюджет ничего
не получал. В то же время суммы неплатежей в
бюджет были просрочены, они неоднократно
увеличивались, по ним начислялась пеня. Размеры
штрафных санкций были невероятны и неподъемны.
Счета многих предприятий были арестованы. И с
таким положением дел в металлургической отрасли
нужно было покончить.

Тогда мы думали, что получится многие
вопросы решить через указ президента, но к этому
времени, согласно Конституции, в связи с
переходным периодом уже истек срок, который
делал возможным принятие указов президента по
экономическим вопросам. Поэтому были выписаны
проекты постановления Кабмина, отдельные пункты
в действующие постановления или распоряжения,
которые требовали корректировки, а также проекты
внесения изменений в ряд законов.

«М»: В чем тогда состояли «задачи и
сверхзадачи», в конечном итоге воплотившиеся в
экономическом эксперименте в ГМК?

С.Г.: Что касается Закона «О проведении
экономического эксперимента на предприятиях ГМК
в 1999-2002гг.», то в его основу предполагалось
положить две основные нормы, которые отвечали за
улучшение ситуации в ГМК. Первая – отказ от всех
«раздутых» задолженностей перед бюджетом и
разблокирование счетов предприятий. Вторая –
пополнение оборотных средств предприятий через
изменение нормы прибыли с тем, чтобы предприятия
платили в бюджет только треть от общих
нормативов.

«М»: В последствии ГНАУ и Минфин станут
ярыми противниками предоставления налоговых
льгот. Как в то время сотрудники этих учреждений
отнеслись к идеям экономического эксперимента?

С.Г.: В то время авторы закона об
эксперименте сталкивались с Минфином, ГНАУ. Эта
идея не была встречена с большим энтузиазмом, но
и большого сопротивления не вызвала. Почему?
Потому что предыдущий год ГМК суммарно отработал
с рентабельностью минус 7%. Прибыли не было вообще.
И Минфину, и налоговикам было все равно –
устанавливать норму прибыли на уровне 30%
перечислений в бюджет или 15%. С их точки зрения,
это были эфемерные рассуждения, которые не имели
под собой реальной основы. О том, что бюджет
теряет, что металлурги отбирают деньги у
государства, заговорили позднее, когда наши
предприятия набрали темпы. А тогда, осенью 1998 и в
первой половине 1999г., пока длилась работа над
законом, им было все равно. Проценты значения не
имели, раз прибыли нет. Вот кто проявил полное
внимание, сразу оценил эффект от предложенного
нововведения, – В.Н. Гуров, заместитель
председателя комитета по промышленной политике
ВРУ. Хотя документ писался по поручению
президента рабочей группой, подавался на
рассмотрения Минпромполитики, был поддержан
другими министерствами и ведомствами, я не без
основания считаю Владимира Николаевича «отцом»
этого закона.

«М»: Удалось ли достичь всего
запланированного от внедрения экономического
эксперимента?

С.Г.: Конечно. Речь шла только о
пополнении оборотных средств предприятий и с
этой задачей они справились блестяще. Как
подсчитали в ПХО «Металлургпром», наличие
собственных оборотных средств по состоянию на
1.01.02г. имело положительное значение и составило
543,78 млн.грн. против их отрицательного значения в
сумме 3389,2 млн.грн. по состоянию на 1.07.99г. Доля
бартерных операций к концу эксперимента
составила 4,46 % против 94,33% в первом полугодии 1999
года. Доля расчетов денежными средствами
возросла с 5,7% до 95,5%. Если привести это в денежном
выражении, то внутренний рынок дополнительно
наполнился реальными денежными средствами,
только за счет металлургических предприятий, на
сумму более 18 млрд.грн со всеми положительными
последствиями не только для предприятий, но и
бюджета страны в целом.

В 1999г. начался подъем мирового рынка, и
этот процесс шел параллельно с нашим
экспериментом. Но я убежден, что если бы не
решение о списании задолженностей предприятий
перед бюджетом, то украинские предприятия не
смогли бы воспользоваться той рыночной
конъюнктурой. Рынок бы был, но нас на нем не было
бы. Экономический эксперимент в ГМК немного
опередил начавшийся подъем рынка, позволил
предприятиям выйти на мировой рынок и работать
на нем.

«М»: Что, по Вашему мнению, стало
залогом успеха проведения экономического
эксперимента?

С.Г.: Особенно меня порадовал один момент,
который я часто привожу в пример всем. Раньше
многие полагали, что достаточно лишь принятия
нужного закона, а дальше он будет работать сам, в
автоматическом режиме. Но это, как в армии: залог
успеха операции не в приказе генерала, он, скорее,
зависит от правильной организации штабом
исполнения задачи. Из-за того что председатель
комитета по промышленной политике, а затем и
премьер-министр А.К. Кинах был хорошо ознакомлен
с законом об эксперименте, он организовал
сопровождение этого документа. В дополнение к
закону приняли положение о порядке исключения из
эксперимента, критерии, в соответствии с
которыми предприятие включается и исключается
из эксперимента. Эти документы обеспечили
точечное участие предприятий в эксперименте, что
очень помогло нам в последствии, когда мы
доказывали Евросоюзу законность нашего
эксперимента. Для сопровождения закона также
была создана межведомственная группа,
возглавленная мною. Каждый квартал появлялся
томик с обработанными аналитическими данными по
результатам работы предприятий в условиях
эксперимента. Потом по рекомендации А.Кинаха мы
ввели и коллективную отчетность. Те, кто не
справлялся с минимальными требованиями к
участнику эксперимента, вызывались на собрания,
«прорабатывались», и если это не давало
результата, принимались жесткие решения об
исключении, хотя массового характера это явление
не получило.

«М»: Как директора и собственники
метпредприятий отреагировали на эксперимент?

С.Г.: Тогда класс собственников только
формировался. А вот директора крупных
предприятий, особенно В.С. Бойко и В.А. Сацкий,
помогали нам существенно. Они обеспечили полную
поддержку в организации круглых столов,
телерепортажей. ЦК профсоюзов во главе с А.Пожидаевым
также рассмотрел вопрос об эксперименте и
одобрил его.

«М»: Почему столь успешно
завершившийся экономический эксперимент в
черной металлургии был «свернут»? И по каким
причинам не был перенесен на другие важнейшие
отрасли?

С.Г.: Как только предприятия ГМК
заработали прибыльно, на них стали «покушаться»
налоговая и Минфин, которые резко изменили свое
отношение к этому закону. В результате в том виде,
как было задумано, эксперимент просуществовал
полтора года. В 2001г. норма прибыли для участников
эксперимента была изменена и составила уже не 30%,
а 50%. Комментировать же Закон «О дальнейшем
развитии горно-металлургического комплекса» я
не стану.

А ведь закон об экономическом
эксперименте в ГМК задумывался как прообраз
нашего будущего налогового законодательства,
основа нового Налогового кодекса. По завершении
эксперимента Счетная палата, проанализировав
данные, пришла к выводу о необходимости
дальнейшего расширения эксперимента, поскольку
он полностью укладывался в простую, но
эффективную модель: снижение налоговых ставок с
одновременным расширением базы налогообложения.
Ведь временные налоговые льготы,
предоставленные предприятиям ГМК, не означали
снижение поступлений налогов. Реальный объем
поступлений налогов в три раза превысил уровень
льгот, которые предприятия получили в ходе
эксперимента. Если память мне не изменяет, то на
каждую гривню налоговых льгот пришлось не менее
трех гривень реальных поступлений в госбюджет.

К сожалению, возможности воплотить такую
модель налогообложения повсеместно мы не
получили. А ведь предприятия ГМК не работают в
вакууме, оторвано от других комплексов и
отраслей. То, что наши партнеры-металлопотребители
были лишены своего экономического эксперимента,
отразилось на развитии внутреннего рынка.

«М»: Расскажите, пожалуйста, о том, чего
не предвидели ни авторы закона об экономическом
эксперименте, ни его участники до тех пор, пока он
не завершился.

С.Г.: Наши давние просчеты ставить нам в
упрек нельзя, потому что оценивать эти события
приходится с позиции сегодняшнего опыта.
Например, сейчас ведутся разговоры о том, что
предприятия во время экономического
эксперимента нерационально распорядились
прибылью, потратив только небольшую часть этих
денег на техперевооружение. Так, по данным ПХО «Металлургпром»,
более 80% средств, высвободившихся в ходе
проведения эксперимента, было направлено
предприятиями на пополнение собственных
оборотных средств, около 11% направлено на
техническое перевооружение. На самом деле
ситуации выглядит с точностью до наоборот –
предприятия точно следовали букве и духу закона.
В законе было написано, что деньги, которые
предприятия получали вследствие эксперимента,
они должны были потратить исключительно на
пополнение оборотных средств. Иными словами,
авторы закона в свое время не учли, что
метпредприятия в условиях эксперимента очень
быстро пополнят свои оборотные средства, и затем
прибыль можно было бы направлять на
техперевооружение.

Иная проблема связана с международным
аспектом. В свое время в рамках Соглашения по
торговле металлопродукцией на 1996-2002гг. мы
приняли перед Евросоюзом обязательство не
заниматься скрытыми или явными субсидиями ГМК.
Однако предоставление налоговых льгот считается
скрытой субсидией. В результате огромного труда
и при помощи подключения программы TAСIS нам
удалось открыть глаза коллегам из Евросоюза на
то обстоятельство, что наш закон об эксперименте
полностью соответствует Кодексу черной
металлургии, который раньше действовал в странах
Евросоюза. Речь шла об определенных исключениях
из общего антисубсидиарного законодательства
для отраслей, переживающих реструктуризацию.
Кодекс 6 позволял точечную государственную
поддержку отдельным предприятиям для вывода
неэффективных производственных мощностей,
решения вопросов экологии и окружающей среды и
создания необходимых рабочих мест. Если сделать
срез с нашего закона об эксперименте, то выйдет
именно то, что раньше было позволено делать
странам Евросоюза. И провести аналогии нам
помогло то, что предприятия включались в списки
не автоматически, в силу принадлежности к ГМК, а
выборочно, точечно. Надо отдать должное
Евросоюзу – после того как мы представили
информацию, по этому пункту больше к нам
претензий не предъявляли. К сожалению, теперь
экономическим экспериментом и свободными
экономическими зонами нас попрекают наши
российские коллеги. Ирония в том, что россияне и
сами страдают от обвинений в получении
государственных субсидий в виде дешевых
энергоресурсов. Помимо этого, я имею информацию о
том, что российские металлурги через свои
ассоциации пытаются обеспечить принятие
документа, который поднимает вопрос об изъятии
продукции ГМК из перечня обмена товарами и
услугами. Но даже при данном раскладе сил и
интересов закрывать свой рынок посредством
антидемпингового или таможенного
законодательства – неправильный, тупиковый путь.
Я выступаю за тесное сотрудничество металлургов
России и Украины, несмотря на жесткую борьбу,
которая сейчас ведется за рынки сбыта.